Ближний круг - Александр Афанасьев

Цагоев, передав вслепую – было простым: надо было готовить потенциальных кандидатов для вербовки. Ему самому – вербовать не доверили бы, не тот уровень, тут и матерые, прошедшие минскую школу или вышку спецы спотыкаются. Но вот собрать первичный материал – кто, откуда, с каких родов – племен, какие политические взгляды. Для чего – полковник не объяснял. но Николай и сам понимал – не маленький. Это чужая страна и на случай обострения обстановки – нужны преданные люди…

Выйдя на улицу, Николай поспешно замотал лицо кашидой – солнце моментально давало пощечину, стоило открыть лицо. Солнечная активность здесь – была выше, чем даже Средней Кази или в Афгане. Почти экватор…

Советники – уже рассаживались по машинам, кто-то шел в учебный корпус – читать теорию. Николая – ждал внедорожник Тойота со срезанным горелкой верхом. В нем был Хасан из интербата и двое иракцев…

Целый день – они посвятили «подготовке учебной, материально-технической базы». То есть – реализации проекта. ради которого сюда и притащили кран.

Первым делом – надо было разобраться с вертолетом. Выбрав из двух наиболее сохранившийся, они отрезали горелкой остатки хвоста. Судя по повреждениям – его пытались сбить с земли. причем пытались спецы. Когда на тебя идет вертолет – ты инстинктивно целишься… правильно. в кабину. Но это неправильно. Целиться надо. как целились те. кто сбил этот вертолет – в район хвоста. Хвостовой редуктор заклинит – и пишите письма мелким почерком. Этот – поврежден из крупнокалиберного пулемета, пилот какое-то время держался в воздухе – но потом пошел на вынужденную. Дотянув до линии фронта – иначе бы вертолета здесь не было… 

Определяя объем работ – надо было подварить фюзеляж, Николай забрался внутрь. До боли знакомое чрево восьмерки. только все надписи чужие, арабской вязью. Если закрыть глаза – можно вспомнить: слитный гул турбин, грохот пулемета, ряд ног на полу. одетых в коцанные трофейные кеды или кроссовки с Чекен-стрит.

Разбросало по свету, разбросало…

– Не грусти, устад! – весело сказал кто-то из бойцов – ты же коммунист.

По их преставлению – коммунисты вообще не умели грустить…

Да. надо вставать. Нельзя раскисать

В рембате – они раздобыли несколько листов толстой стали и сварщика. Подварили фюзеляж, после чего начали думать, как подвесить его на кран. Сошлись на том. что надо вязать и что-то вроде сетки – обвязки, и усиливать ее стальными полосами. На это ушел остаток дня – но к его концу получившееся творение гордо висело на стреле крана. Дальше – надо было поставить вышку и заменить кран обычной стационарной вышкой…

Наверх – Николай полез вместе с тремя интербатовцами. По его приказу – на восемьсот метров выставили бутылку с бензином. Винтовка была новая, Аль-Кадиссия, та же СВД но местного производства.

Наверху – дул теплый ветер с пустыни. по холмам – бежали черные тени. Быстро смеркалось.

Он свернул с себя куртку. подложил под цевье винтовки, лег. Глаз зацепился за что-то на полу, какое-то пятнышко. Он ковырнул… нет. не грязь. Это кровь. Чья-то кровь…

Слитный гул турбин, грохот пулемета, ряд ног на полу. одетых в коцанные трофейные кеды или кроссовки с Чекен-стрит… Скольких пацанов уже нет. Нет Сашки – Грузина. Нет Шила – его замка. А сколько еще вернулись домой в черном тюльпане…

В отпуск бессрочный

Рваные в клочья…

Так, все. Надо собраться. В кулак. Вспомнить. чему их учил сенсей – один из первых сенсеев союза. Далекие семидесятые, летняя, политая дождем Москва, ДОСААФовский тир…

Самурай не стреляет стрелой в цель. Самурай отпускает стрелу в полет…

Дыхание стало ровным.

Пустынная змея – стальной пружиной вздымается из песка. Песчаный варан – бросается на жертву. Шелковый платок – падает на клинок…

Он открыл глаза. Обрубок вертолетного тела – покачивался, распятый на тросе и цель была едва заметна в сгущающихся сумерках – но для него она была на расстоянии вытянутой руки.

Николай нажал на спуск – и через несколько секунд на склоне полыхнуло пламя…

Вечером – по предложению интербата – устроили пикник в горах. Работа сближает. но отдых – сближает еще больше. Пикник был на холме, в виду базы – дежурный офицер, полковник Мусави поморщился, но ничего не сказал. Да и чего интербату скажешь – многие иракцы их откровенно боялись. К интербатовцам – присоединились некоторые иракские курсанты. Из столовки – сперли большой казан, скинувшись, купили и зарезали барашка, бросили в казан риса. С мясом было уже несытно – но на базаре было все…

Костер прогорал быстро – с деревом в Ираке было плохо. Пустыни. Местные кустарники, пропитанные каким-то бальзамическим веществом – сгорали быстро, почти без тепла, пламя давало синеватый ореол. Чтобы нормально сварить плов – пришлось бросить тряпки, пропитанные солярой и пару разломанных патронных ящиков. В Ираке – патронные ящики были дефицит как и все деревянное, пустые уносили домой офицеры.

Плов поспел быстро. Ели тут же, чуть ли не руками, обжигаясь, как звери. После напряженного дня – наломались как черти, сначала устраивая новую стрелковую установку, а потом опробуя ее на практике.

– Рафик Николай… – по голосу он узнал Сарми, вроде как египтянина. Парня этого он знал – исполнительный, но в голове жуткая мешанина. Вроде как из Исламского джихада…

– Что?

– Признайтесь, вы же воевали. Такой устад как вы не может не воевать. И такие знания – не добудешь иначе как в бою.

– Да какое воевал… Я же говорил – я их пограничной стражи… Ну, пару раз пришлось пострелять. В контрабандистов.

– А я был контрабандистом – подхватил кто-то.

– Это плохо.

– А что делать, устад? У нас правительство – дерет со всего пошлину, даже на воду наложило налог. Только контрабандой и живо.

– Надо воевать с таким правительством! – назидательно сказал Хусейн – это антинародное и капиталистическое правительство! Пока кровопийцы сосут из вас кровь, вы так и будете как рабы. Верно я говорю, устад?

– Верно – одобрил Николай

Понятия «коммунизм», «классовая борьба» – в Союзе как то поистрепались, их если и произносили, так с усталой усмешкой. А вот здесь – они были нужнее, чем что бы то н7и было. Знакомясь со своими курсантами, выслушивая их бесхитростные рассказы о том, что творилось у них на родине, как их унижали и обирали землевладельцы – Николай понимал, что классовая борьба не миф а реальность. И еще много мест на свете, куда не дотянулась рука справедливости.

– Рафик Николай, а спойте… – обычная просьба. Гитара была – но почти никто из арабов не умел ни играть на ней, ни петь. Певцов же – на Востоке уважали.

Николай взял гитару, пощипал струны…

В чужой синеве облака не спасут.

Мы втайне летели, но нас уже ждут

Чужие прицелы, чужие глаза…

Пылает ведомый, пылает родная до слез стрекоза!

Внизу караван – боевой разворот,

Ракета, вторая, теперь пулемет…

Хотя документов не видели их,

Но знаем: чужие! Ведь нет здесь своих!

Чужая земля и чужая вода,

Чужие болезни, но наша беда,

Чужая политика, чуждый ислам,

Коварство, предательство, ложь и обман…

Что делаем мы в этом мире чужом?

Неужто и вправду свой долг отдаем?

Но, лишь начиная по жизни шагать,

Когда же успели мы так задолжать?!

Отрезаны уши и нос, шурави.

Заходится криком в афганской пыли.

Не жалко, ведь учит священный Коран:

Неверный – собака для всех мусульман!

«Неверные» насмерть в заслонах стоят,

Колонны проходят и в Хост и в Герат,

А «верные» – в форме они иль в чалме,

Но выстрелить в спину способны вполне…

А может, напрасно приказано нам

Кровью своей – по чужим векселям,

Ведь мудрость известная, черт подери:

Коль сам не расплатишься – в долг не бери!

Не мы принимали в Кремле Тараки,

Не мы наводили в Амина штыки,

Бабрака Кармаля не мы берегли

Чужие авансы, чужие долги… Чужие долги!

Он и сам не подумал, что спел – но здесь – происходящее в Афганистане казалось бе6сконечно далеким, несмотря на то, что Афган – отделял от них только воюющий, готовый стоять насмерть Иран. Может, не думал и тот, кто сказал после него.